Дом Казимира Малевича - помойка вместо памяти
Многие знают, что Казимир Малевич — один из величайших художников-авангардистов, автор всемирно известного «Черного квадрата» некоторое время жил в Курске, ходил по тем же улицам, что и мы.
Его курский период, коротко описан в Вики:
В 1896 году семья Малевичей переехала в Курск. Здесь Казимир работал чертежником в Управлении Курско-Московской железной дороги, параллельно занимаясь живописью. Вместе с соратниками по духу Малевич сумел организовать в Курске художественный кружок. Малевич вынужден был вести как бы двойную жизнь — с одной стороны повседневные заботы провинциала, нелюбимая и тоскливая служба чертежником на железной дороге и с другой — жажда творчества.
Дом, в котором К. Малевич жил в Курске, ул. Почтовая, 17
1898 год сам Малевич в своей «Автобиографии» назвал «началом публичных выставок» (хотя документальных сведений об этом не обнаружено).
В 1899 году женился на Казимире Ивановне Зглейц (1881—1942). Венчание произошло 27 января 1902 года в Курске в католическом Храме Успения Богородицы.
В Курске семья Малевичей снимала дом (пять комнат) по ул. Почтовая, 17, принадлежавший Анне Клейн, за 260 рублей в год. Здание сохранилось до наших дней, но находится под угрозой разрушения.
В 1905 году решился круто изменить свою жизнь и переехать в Москву, несмотря даже на то, что супруга была против. Ведь Малевич оставлял её с детьми в Курске. Это наметило раскол в его семейной жизни.
5 августа 1905 года он впервые подал прошение о приеме в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Однако в училище его не приняли. Возвращаться в Курск к жене и детям Малевич не захотел. Тогда он поселился в художественной коммуне в Лефортово. Здесь, в большом доме художника Курдюмова, жили около тридцати «коммунаров». Платить за комнату приходилось по семь рублей в месяц — по московским меркам, очень дешево. Но через полгода, весной 1906-ого, когда деньги на жизнь закончились, Малевич был вынужден все же вернуться назад, в Курск, к семье и службе в Управлении Курско-Москвской железной дороги. Летом 1906 года он снова подал документы в Московское училище, однако его не приняли и во второй раз.
В данный момент первый этаж дома превратился в помойку, даже бомжы брезгуют там ночевать. К чему я все это? А к тому, что наш городской и областной комитет культуры плевать хотел на память о Малевиче, ждут, когда дом будет невозможно восстановить, чтобы списать его и демонтировать, другие дома по этой улице ценности не представляют — их вообще без проблем можно будет снести.
Не знаю, сколько потратили на конкурс Курслого, но, уверен, что даже части этих денег хватило, чтобы вынести мусор из этого дома и вставить окна. Для брендинга города Курска гораздо полезнее было бы сохранить объекты связанные с великим художников, чем наплодить кучу кривых логотипов.
Уверен, у меня спросят, а что проку в этом доме, там же уже ничего не осталось? Я не требую сделать музей, такое чиновникам от культуры едва ли по силам, но отремонтировать и сохранить здание вполне можно, разместить там либо образовательное учреждение, либо иное присутственное место, чтобы люди знали и помнили об этом эпизоде жизни художника и города Курска.
Его курский период, коротко описан в Вики:
В 1896 году семья Малевичей переехала в Курск. Здесь Казимир работал чертежником в Управлении Курско-Московской железной дороги, параллельно занимаясь живописью. Вместе с соратниками по духу Малевич сумел организовать в Курске художественный кружок. Малевич вынужден был вести как бы двойную жизнь — с одной стороны повседневные заботы провинциала, нелюбимая и тоскливая служба чертежником на железной дороге и с другой — жажда творчества.
Дом, в котором К. Малевич жил в Курске, ул. Почтовая, 17
1898 год сам Малевич в своей «Автобиографии» назвал «началом публичных выставок» (хотя документальных сведений об этом не обнаружено).
В 1899 году женился на Казимире Ивановне Зглейц (1881—1942). Венчание произошло 27 января 1902 года в Курске в католическом Храме Успения Богородицы.
В Курске семья Малевичей снимала дом (пять комнат) по ул. Почтовая, 17, принадлежавший Анне Клейн, за 260 рублей в год. Здание сохранилось до наших дней, но находится под угрозой разрушения.
В 1905 году решился круто изменить свою жизнь и переехать в Москву, несмотря даже на то, что супруга была против. Ведь Малевич оставлял её с детьми в Курске. Это наметило раскол в его семейной жизни.
5 августа 1905 года он впервые подал прошение о приеме в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Однако в училище его не приняли. Возвращаться в Курск к жене и детям Малевич не захотел. Тогда он поселился в художественной коммуне в Лефортово. Здесь, в большом доме художника Курдюмова, жили около тридцати «коммунаров». Платить за комнату приходилось по семь рублей в месяц — по московским меркам, очень дешево. Но через полгода, весной 1906-ого, когда деньги на жизнь закончились, Малевич был вынужден все же вернуться назад, в Курск, к семье и службе в Управлении Курско-Москвской железной дороги. Летом 1906 года он снова подал документы в Московское училище, однако его не приняли и во второй раз.
В данный момент первый этаж дома превратился в помойку, даже бомжы брезгуют там ночевать. К чему я все это? А к тому, что наш городской и областной комитет культуры плевать хотел на память о Малевиче, ждут, когда дом будет невозможно восстановить, чтобы списать его и демонтировать, другие дома по этой улице ценности не представляют — их вообще без проблем можно будет снести.
Не знаю, сколько потратили на конкурс Курслого, но, уверен, что даже части этих денег хватило, чтобы вынести мусор из этого дома и вставить окна. Для брендинга города Курска гораздо полезнее было бы сохранить объекты связанные с великим художников, чем наплодить кучу кривых логотипов.
Уверен, у меня спросят, а что проку в этом доме, там же уже ничего не осталось? Я не требую сделать музей, такое чиновникам от культуры едва ли по силам, но отремонтировать и сохранить здание вполне можно, разместить там либо образовательное учреждение, либо иное присутственное место, чтобы люди знали и помнили об этом эпизоде жизни художника и города Курска.
44 комментария
год назад был уже скандал
я за то чтобы в любом случае его ремонтировать, да и вообще сохранить старую архитектору,
потому что современные районы железобентонных джунглей спальных районов и
металлокаркасные торговые центры отвратительны до безобразия.
Олег Михайлович Радин на сегодняшний день, наверное более других в курсе данной темы.
Было бы у него недурственно спросить, как сегодня обстоят дела с установлением адреса, прежде чем что-либо публиковать.
Хотя уничтожать дом до выяснения обстоятельств тихой сапой тоже совсем не обязательно. Как бы застройщикам деньги ляжку не жгли, старой архитектуры в городе остается действительно мало. А бетонные коробки на дачах у себя пусть строят, если так нравится.
Список выявленных объектов культурного наследия, представляющих историческую, научную, художественную или иную культурную ценность.
объект 590: ул. Почтовая, 17 (полный список ~6мб)
и каждый день цветы возлагать
Правда, элемент духовности пропадет, но и в «Черном квадрате» его не столь много, как думают некоторые глюколовы. пытавшиеся там что-то увидеть.
то паук в мэры химок, то курск2 создает партию, а да забыл и еще партия эта должна гнобить всякий персоонажей подобных свободным художникам)))
как то всё совсем фантасмагорично
Мне больше понравилась предложение назначить его главой Росмолодежи.
АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ СОКУРОВ обращается к жителям Петербурга. Но мне хочется считать это обращение адресованным всей России, где цена человеческой жизни ноль,где презирают и топчут мнение людей,мнение художников,где деньги окончательно стали главным мерилом успешности жизни.
Читайте, читайте, и пусть нам всем будет сты
дно…
Уважаемые жители Петербурга!
Вчера днем в нашем городе произошло значимое событие, которое, возможно, большая часть из вас и не заметила.
В Центральном районе города был убит старый житель Петербурга — Дом Номер Три, проживавший на углу Загородного проспекта и Щербакова переулка.
«Доктора»-градостроители и чиновники-«терапевты» решили публично применить метод эвтаназии к этому вполне крепкому старику, который еще даже не успел всего рассказать о событиях в жизни людей и города, свидетелем которых он был в течение полутора столетий. И уже ничего не расскажет…
А ведь ещё мог, уверен, что мог.
Я с ним неоднократно встречался и говорил — и речь Его была вполне внятной и даже не без юмора.
Но Он ничего больше не расскажет — не расскажет о том, как пережил жуткую блокаду, как уходили в мир иной жившие в его комнатах благородные и известные своими добрыми делами граждане, да и как рождались — тоже уже не расскажет. Господин Дом, конечно, болел и иногда все тело его ломило, и в дрожь бросало во время простуды — ведь люди не любили Его лечить, хотя Он и старался, долго старался и согреть их, и укрыть от холода петербургской злой осени и тягостной зимы.
Дом Номер три слишком поздно понял, что петербуржцы народ ненадежный — могут забыть крышу залатать, могут о ремонте перекрытий не позаботиться, — в общем, лечить эти питерцы не любят — память у них стала короткая, суетливые они и ленивые одновременно.
…Я стоял вчера у стен Его и видел, как торопливо вандалы вспарывали Его тело, били по рамам окон, слышал, как скрежетал и стонал Дом, содрогалась и живо, как кожа Агнца рвалась Его плоть, Он очень хотел ещё жить и способен был жить и вселять веру в вечную жизнь русской культуры и в незыблемость словесов не убий, не нанеси вреда ближним своим, не ври. не ври, не ври…
В какой-то момент после удара ковша по стене я увидел разлом стены…Этот трехэтажный житель нашего бедного города не был силачом, не был…И стена в три-четыре кирпича — это не сгусток мышц — но это ТЕ КИРПИЧИ, ЭТО РАБОТА НАШИХ ПРЕДКОВ РУССКИХ ГОРОДСКИХ СТРОИТЕЛЕЙ, ИХ ТРУД, ИХ УМЕНИЕ ИЛИ НЕ УМЕНИЕ, ЭТО МАТЕРИАЛИЗАЦИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИСТОРИИ, ЭТО ВАЖНЕЙШИЙ ДОКУМЕНТ И СВИДЕТЕЛЬСТВО САМОЙ ЖИЗНИ РОССИЙСКИХ ЛЮДЕЙ, СТОЛИЦЫ НЕСЧАСТНОЙ СТРАНЫ…
Да вы посмотрите, — кричали мне костоломы-строители, — он совсем трухлявый, на черта он всем вам нужен?! Стариков — на свалку, в костер, все разрушим и на этом месте народим других, народим новых. Мы всё здесь купим — и ваши эрмитажи и дворцы всякие и набережные ваши дурацкие — всё-всё это скупим, снесем и построим своё — новое, дешевое, и принесёт это новое новые деньги.
В тот момент я осознал, что никогда не буду понят этими существами, этими забойщиками скота.
И внутри у нас всё разное, и в глазах — разные миры и память у нас разная.
Есть ли смысл размышлять о том, откуда эти «хирурги» взялись? Где затаилась «матка», которая, не переставая, сношается с дьяволом и несет свои уродливые помёты в жизнь?
Волчьи стаи — старые и молодые голодные волки в питерских норах и подвалах: «архитекторы», «девелоперы», «строители»…
Есть ли смысл спрашивать себя, где эти старатели получали образование, кто выдавал этим дикарям дипломы, кто ослеплял их и кто, — кто эту армаду поддерживает, защищает?
Можно ответить так: это русская капиталистическая безмозглая экспансия, русские деньги — дурные, глупые деньги. Но от такого ответа легче не становится.
Господи, помоги нам в нашем противодействии темным силам и их воинству, мы уже не справляемся, нас мало и мы ничего не можем противопоставить своим врагам…
Вы видели глаза наших полицейских, когда они, переодевшись в серые форменные костюмы, появляются перед нами?
Насмотрелся я тогда в эти лица. И спрашивал себя: кто обучает этих молодых мужчин высокомерию, ненависти к гражданину, к человеку? кто репетирует с ними, кто вырабатывает эту изначально тюремную, лагерную тональность разговора с человеком-гражданином? почему милиция-полиция в одно мгновение стала ограждать от нас тех, кто совершал противоправные действия? Ведь на месте работы экскаваторов не было ни одного листа разрешительных документов? Конечно, это не случайность — в милиции знают процедуры и не запрашивают документы, только когда им дано задание «прикрыть» какое-то беззаконие.
Так получается? Ведь на месте действия на все наши сообщения милицейским лицам, что на разрушения нет документов, реакции не было никакой. Более того, нас отталкивали и под угрозой ареста требовали уйти куда подальше.
Вопросы-вопросы-вопросы…
Сегодня невозможно без тревоги думать о будущем нашего государства, снедаемого накопленными и новыми не решаемыми управленческими и социальными задачами. Количество непрофессиональных решений в разных областях правления и общественной жизни огромно.
Мы захлёбываемся, мы гибнем, а под нами — огромные глубины цивилизации, давно уже освоенные нашими соседями по Старому свету… Мы отстали и ежедневно отстаём еще больше и больше. Мы перестаём верить в российское государство и самою нашу способность создать разумное государство без внешней помощи.
Я обязан сейчас попросить прощения у тех граждан, которые почему-то надеялись, что мое появление на стройплощадке остановит снос здания.
Я прошу прощения и у молодых людей из народной организации «Живой город», которые стояли на улице с плакатами, требуя остановить нацистский произвол. Я согласен с ними: это царствие нацистской идеологии, когда ничего не дорого, когда насилие и произвол решает все проблемы. Я такой же бесправный, как и вы гражданин, я никто и ничто в нашем городе, моё мнение ничего не значит.
Пришло время искать других людей, авторитет которых в Петербурге будет очевидным и для властей, и для народа (масс), в том числе и для молодого люда города. Эти новые лидеры, может быть, поведут народ на новые яростные демонстрации или смогут сесть за стол переговоров с властями и добьются нормализации жизни… Может быть, у них получится отстоять приоритет принципов культуры, значимости общенациональной культуры перед всеми прочими программными задачами. Ведь именно развитие культуры является главной задачей государства. Нам нужно только такое государство, в котором культура не позволит народу дичать.
А сегодня мне стыдно.
Мне стыдно, что в Петербурге подавляющему числу жителей абсолютно безразлична судьба Петербурга. Миллионы жителей города с удовольствием, в полную меру, берут у города всё, что хотят, пожирая его, используя его, но так мало тех, кто пытается бескорыстной любовью защитить его. Миллионы урожденных в этом городе молодых людей забыли или — не думали никогда о великой своей ответственности перед ним. Вы отдаете Петербург на растерзание, неужели это — ваше окончательное решение?
В Петербурге много поэтов.
В Петербурге умеют красиво говорить.
Всё.
Этого – уже мало.
Петербург не вечен.
Его может и не быть.
Да и то что строят сейчас тяжело назвать говнолепами, поскольку конструкторские решения учитывают не только требования СНИПов (иногда достаточно жестких), но и экономическую целесообразность — времена когда стройматериалы были дешевые или их можно было просто раздобыть, украсть, и т.д. прошли.